Невский: Куприн пьет водку и красит волосы зеленкой

Невский: Куприн пьет водку и красит волосы зеленкой

Умножаем литературный талант на водку, получаем русский литературный талант. Это, конечно, не догма, но правило для многих писателей. Например, для Куприна. В этой связи про него сочиняли характерные стишки. «Если истина в вине, сколько истин в Куприне!» Или вот. «Водочка откупорена, плещется в графине. Не позвать ли Куприна по этой причине?» Сегодня мы говорим об авторе «Гранатового браслета» и доме №67 по Невскому проспекту, где он короткое время жил.

Замечательный коньяк

Одно время я работал главным редактором журнала «Столицы и усадьбы». Это была попытка возрождения знаменитого журнала «Столица и усадьба», первого, так сказать, гламурного журнала России. Издавался он до революции беллетристом Владимиром Крымовым. В нем наряду с довольно обстоятельными исследованиями Николая Врангеля, посвященных русской усадьбе, или Николая Евреинова, посвященных театру, печатались фотографии великосветских барышень, репортажи со званых приемов. То есть Крымов ввел в обиход то, что принято называть светской хроникой. Журнал пользовался спросом, некоторые номера даже приходилось допечатывать, что в наше время просто немыслимо, если говорить о периодической прессе.
Рассказываю я это, чтобы предварить следующую цитату из воспоминаний Крымова, поскольку в ней идет речь о Куприне. Вот, что пишет издатель журнала «Столица и усадьба»:
«Мое знакомство с А. И. Куприным началось необычно. Было это, вероятно, в 1913 году, я сидел в своем рабочем кабинете на Невском, в Петербурге, когда, улыбаясь, вошел ко мне художник Троянский:
-- Это ваш автомобиль стоит у подъезда? Я вам туда гостя посадил...
-- Какого гостя, кого вы там посадили и зачем?
-- Не беспокойтесь, он ничего не украдет, он там спит... -- опять смеясь, ответил Троянский.
Зная его как шутника, я подумал, что это только комическая прибаутка, а в действительности он пришел просить аванс, но, когда через полчаса я садился в автомобиль, чтобы ехать к себе домой на Каменный острову в автомобиле оказался спящий человек, а у автомобиля стоял Троянский и успокаивал меня:
-- Это Куприн... пусть поспит, мы немножко с ним выпили... Возьмите его к себе, пока доедем, он очухается...
Троянский уселся с шофером и что-то ему рассказывал очень смешное, потому что шофер хохотал, и я, опасаясь катастрофы, стучал в стекло и просил не развлекать шофера. Когда приехали на Каменный остров и остановились у дверей дома, Троянский соскочил, отворил дверцу и громко сказал:
-- Александр Иваныч, замечательный коньяк!
Действие этих слов было магическое -- Куприн сразу проснулся; мы вошли в дом, пришлось подать коньяк еще до обеда».

Колбасные обрезки
Не поймите меня превратно, я никоим образом не сравниваю себя с Куприным, просто обнаруживаю в наших биографиях сходные моменты. Например, когда я жил в центре Питера на Моховой улице без гроша в кармане, то ходил в продуктовый магазин и спрашивал, нет ли чего для кошечки. Мне давали пакет заплесневелых колбасных обрезков, часть которых я действительно скармливал кошечке, а часть жарил на сковородке и ел.
Когда Куприн приехал в столицу в первый раз, чтобы поступить в Петербургскую Академию Генерального Штаба, в которую, кстати, он так и не поступил, ему приходилось туго. Дело было в 1893 году, денег у подпоручика Куприна не было, и ему приходилось отправляться в лавочку на Старо-Невском проспекте, это продолжение Невского за площадью Восстания, чтобы выпросить колбасных обрезков. Естественно, для кошечки. Только в данном случае кошечки не существовало, а весь продукт Куприн съедал сам.
Следующий визит Куприна в Петербург состоялся в 1901 году. Именно тогда он и остановился в доме №67 по Невскому проспекту. Здание это выглядело тогда совсем иначе. Современный вид оно приобрело перед самой революцией. Кинотеатр «Художественный», ныне здесь располагающийся, некогда назывался «Сатурном». Но Куприн жил в этом доме еще до появления кинотеатра. Свой очередной приезд в столицу Российской империи он связывал уже не с армейской карьерой, а с карьерой писательской. Естественно, он познакомился со многими коллегами по литературному цеху, включая Корнея Чуковского, который оставил он нем весьма красочные воспоминания.
Зеленые волосы
Чуковский пишет о смотрителе одесской тюрьмы, которого Куприну показали когда-то на юге. Если верить воспоминаниям, это был черносотенец и погромщик. Куприн постоянно шарился по кабакам и трактирам, где выпивал на брудершафт с завсегдатаями подобных заведений: от сапожников до карманников, от мастеровых до налетчиков. И вот в декабре 1905 года в одном из подобных заведений под названием «Капернаум», что располагалось неподалеку от угла Невского и Владимирского, Куприн повстречал этого бывшего смотрителя. Тот спьяну поведал, что приехал жениться, но его смущает седина. Куприн предложил собутыльнику чудотворное «голландское» средство для окраски волос. Затем повел его на Пушкинскую улицу, до которой и мы вскоре дойдем по нашему маршруту. Там располагалась гостиница «Пале-Рояль», где и произошло то, что далее описывает Корней Чуковский.
«Александр Иванович поставил на стол небольшую жестянку и вскрыл ее перочинным ножом. В жестянке оказалась пахучая жирная зеленая краска.
- Ну, господи благослови! - сказал Куприн и, сунув в жестянку малярную кисть, мазнул ею по седой голове старичка.
Старичок ужаснулся:
- Зеленая!
- Ничего! Через час почернеет!
Капли краски так и застучали дождем по газетным листам, которыми старичок был прикрыт как салфетками, чтобы не испачкался его новый костюм. Вскоре его седая щетина стала зеленой, как весенний салат. Он выпил еще одну рюмку, хихикнул и блаженно уснул.
Спал он долго - часа два или три. К ночи он проснулся с мучительным воплем. Краска стала сохнуть. Кожа на его крохотном темени стягивалась все сильнее. Старичок заметался по комнате. Потом он подбежал к зеркалу и горько захныкал: голова осталась такой же зеленой.
- Ничего, ничего, потерпите! Еще десять-пятнадцать минут...
Я сбежал вниз к парикмахеру Ионе Адольфовичу (парикмахерская была тут же, при гостинице) и упросил его отправиться со мною в 121-й номер, чтобы спасти старичка. Но волосы несчастного склеились от масляной краски и стали жесткими, как железная проволока.
Иона взглянул на них и свистнул:
- Какая мне радость ломать себе бритву!
Он нисколько не удивился, что волосы старичка изумрудные. Он работал при этой гостинице несколько лет и хорошо знал привычки ее обитателей: гостиница была писательским подворьем.
Лишь после того как краска с головы была смыта при помощи керосина и ваты, можно было, и то с величайшим трудом, избавить старичка от зеленых волос.
- Эх, поторопились! - с упреком сказал Александр Иванович.- Потерпели бы десять минут, и были бы жгучий брюнет. Ведь эта краска специальная: голландская!
Старичок ничего не ответил. С ним случилась новая беда. Когда его голова стала голой, оказалось, что вся она в пятнах. Сколько ни терли ее керосином, пятна не хотели смываться.
- Ну что ж! - сказал Куприн.- Поздравляю! Настоящий глобус. Австралия! Новая Гвинея! Италия!
Старичок буркнул ему что-то сердитое, нахлобучил шляпчонку и убежал как ошпаренный.
- Сволочь! - выразительно сказал о нем Александр Иванович.- Полицейская гнида! И какого черта вы пожалели его! Он у меня так и остался бы навеки зелененький!»
Пить и писать
Вот таким шутником был Куприн. Он мог пригласить репортера в баню и дать ему интервью прямо в парилке, объясняя это тем, что у репортера были грязные волосы, и ему не мешало б помыться. Мог набить морду ветеринару за то, что тот занимает бильярдный стол весь день. А потом помирившись с ним же в бильярд и сыграть. Но алкоголь брал свое. На упреки жены он как-то ответил телеграммой: «Пи пю бу пи». То есть пил, пью, буду пить.
Куприн бухал так, что все никак не мог дописать «Поединок», ставший, кстати, одной из самых значительных его работ в литературе. И тогда супруга Мария Карловна Давыдова, выгнала мужа из квартиры на Разъезжей улице, и стала принимать его только в том случае, если он явится с очередной главой повести. «Куприн снял себе комнатку где-то на Казанской улице, возле собора, - пишет об этом Чуковский, - и стал писать роман с удесятеренной энергией. Закончив главу, он тотчас же спешил на Разъезжую и что есть силы дергал за ручку звонка. Мария Карловна открывала дверь, но не совсем, а чуть-чуть, на цепочку, он просовывал ей новую главу, а сам оставался на лестнице. Проходило полчаса или больше, Мария Карловна внимательно прочитывала рукопись до самой последней строки и лишь тогда распахивала дверь».
Тем не менее под конец жизни в эмиграции Куприн окончательно спился. Очень ему не нравилась советская власть, но умереть он желал на своей родине. И тогда пришлось пойти на сделку с совестью и вернуться в страну, которая теперь называлась СССР, да причем в страшном 37-м, и умереть там через год. Собственной смертью.
Напоследок, чтобы закончить этот подкаст на мажорной ноте, загадка, которую Куприн загадал писательнице Лидии Арсеньевой. Телефонный номер Куприна звучал следующим образом: по бокам два старика, а в середине 18-летняя девушка. Ответ 0 18 0.