Питерские байки: вор Меншиков и самоубийца Кокоринов

Вороватый Меншиков
Как гласит легенда, была у Петра I волшебная палочка, размером больше чем бейсбольная бита. И с помощью этой палочки, он творил чудеса. Огреет нерадивого вельможу, и тот начинает впахивать. Наиболее тесное знакомство с палочкой имел Меншиков, первый питерский губернатор.
История Меншикова – это американская мечта по-русски. Self-made man, начинавший с торговли пирожками на Московских улицах, а ставший вторым лицом в государстве. Хотя вот Пушкин утверждал, что никакими пирогами Меншиков не торговал, и никогда в лакействе не был замечен, а пирожки – это боярская клевета, принятая на веру историками. Однако не суть.
Меншиков был выдающимся политическим деятелем, выдающимся полководцем и выдающимся вором. Николай I, согласно легенде, сказал как-то своему сыну: «Сашка! Мне кажется, что во всей России не воруют только два человека: ты да я». Петр I не мог произнести даже такой фразы. Когда умер генерал-адмирал Лефорт, Петр Алексеевич сокрушался, намекая на Меншикова, что осталась у него одна рука, вороватая, да верная.
Вот таким и был Меншиков – вороватым, да верным. И именно его всем известная склонность к злоупотреблениям послужила основой для известнейшей байки, которую можно встретить во многих путеводителях.
Здание Двенадцати коллегий
Пётр I перед отъездом поручил Меншикову строительство здания Двенадцати коллегий, которое должно было протянуться вдоль набережной Невы и стать логичным продолжением Кунсткамеры. В качестве награды за труды Пётр разрешил Меншикову использовать под постройку собственного дворца всю оставшуюся землю вдоль Невы. Не мудрствую лукаво, Меншиков расположил здание Двенадцати коллегий торцом к реке, заграбастав таким образом изрядный кусок земли. Вернувшись, Пётр рассвирепел от подобной наглости и провел курс воспитания, используя для этого специальный инструмент в виде своей дубины.
Одно дело, когда эту историю встречаешь в книге какого-нибудь собирателя легенд типа Синдаловского. Но другое дело, когда ее читаешь у глубокоуважаемого Льва Гумилева в книге «От Руси до России». Гумилев, ничтоже сумняшеся приводит этот псевдо-факт, чтобы уличить Меншикова в казнокрадстве.
Но все намного прозаичнее. Дело в том, что изначально центр города планировалось устроить на Васильевском острове. Если взглянуть на самый первый план СПб, разработанный Леблоном, то можно увидеть, что зданием 12 коллегий планировалось ограничить формировавшуюся тогда главную площадь города – Коллежскую и для этого оно должно было стоять торцом к Неве.
Так что строительство здания Двенадцати коллегий происходило согласно плану, а не по прихоти первого петербуржского губернатора. Что, однако, не мешало ему воровать в других местах и огребать по полной от первого российского императора.
Дворец и мосты
Раз уж мы находимся у здания Двенадцати коллегий, то выйдем на Университетскую набережную, и пройдемся до манежа Кадетского корпуса. Здесь можно спуститься к реке по гранитным ступеням. Такой же спуск можно увидеть на противоположном берегу. На мемориальной доске можно прочесть о том, что здесь был наведен самый первый мост через Неву.
Пока мы не оттяпали у Шведов лакомый кусок Финского залива, Россия была отрезана от моря, соответственно, от тех благ, что дает торговля. Ибо самый дешевый способ доставки товаров – по воде. Нет воды, нет навара, плати пошлину тем, кто владеет морскими путями. Был, конечно, порт у черта на куличиках в Архангельске, но он не в счет.
Русский человек был попросту не приучен к морской стихии. И поэтому Петр I, как гласит одна из версий, запретил строить мосты через Неву, дабы жители новой столицы приучили себя к передвижениям по водой глади. А она не всегда была гладью. Зачастую она бурлила и вспенивалась.
Понятно, что совсем без мостов сообщение между островами было крайне затруднено. Но при жизни царя никто не смел ему перечить. Только в 1727 году был построен первый наплавной Исаакиевский мост. Естественно поблизости от дворца Меншикова, дабы светлейшему было максимально удобно переправляться на другой берег. Мост представлял собой череду деревянных барж, поставленных на якоря. Такие баржи назывались плашкоутами. Сверху был положен деревянный настил. Присутствовала даже разводная часть для пропуска судов.
Изначально проезд по мосту был платным, но затем это финансовое нововведение отменили. Построили еще несколько таких же плашкоутных переправ. На зиму их убирали, весной ставили обратно.
Передвижение зимой
Зимой, кстати, народ форсировал реку по льду. Трассы обсаживали зелеными елочками. Морские офицеры даже гоняли на тройках в Кронштадт. Ну а самый прикол заключается в том, что первый трамвай в городе был пущен по Неве. Вы не ослышались. По Неве. Естественно, замерзшей. Одна из линий была проложена от Дворцовой набережной до Зоологического сада, проезд стоил пятак.
Дело в том, что Общество конных железных дорог, заведовавшее так называемыми конками, являлось монополистом в деле массовой перевозки населения по городу, о чем свидетельствовал договор, заключенный с городской думой. На водное пространство этот договор не распространялся, вот и пришлось городским властям пойти на хитрость, пустив трамвай по льду. За почти 15 лет ледово-трамвайного сообщения не произошло ни одного несчастного случая.
Ну а плашкоутный Исаакиевский мост сгорел в 1916 году от искры, вылетевшей из трубы проходившего мимо парохода. На тот момент в городе уже было построено несколько постоянных мостов через главную водную артерию Питера и было решено новый лодочный мост не строить. Все, что от него осталось, гранитные спуски к воде.
Академия художеств
Будучи на Университетской набережной, следует развеять еще одну байку. Она касается академии художеств, построенной по проекту двух архитекторов. Один из них – Валлен-Деламот, который «русского диалекта не разумел», как свидетельствовали гостинодворские купцы. Поэтому со своим коллегой Александром Филипповичем Кокориновым он общался, скорее всего, на родном, французском.
Кокоринов был дружен с Шуваловым, благодаря которому и стал директором Академии. Александр Филиппович ввел такие новшества, как отмена телесных наказаний и чтение архитектурного курса на русском (а не иностранном), языке. Шувалов стал инициатором постройки специального академического здания, он же пригласил в Россию Жана-Батиста-Мишеля Валлен-Деламота преподавать архитектуру. Вместе с Кокориновым они переделали уже существовавший проект Жака Блонделя, хотя искусствоведы отдают главную роль в этом процессе все-таки Деламоту. Кокоринов был завален административной и преподавательской работой, ему было не до проектирования.
Мажорное настроение сменилось минорным сразу после смерти Елизаветы Петровны, когда Ивана Ивановича Шувалова сменил другой Иван Иванович – Бецкой.
Творческие люди при всех своих достоинствах и талантах могут измотать душу конкурентам. Достаточно вспомнить Леонтия Бенуа, невзлюбившего коллегу Василия Свиньина за проект переделки Михайловского дворца под музей. Кокоринов не был конкурентом Бецкому, но тот прилагал максимум усилий, чтобы сместить ректора Академии художеств со своего поста. Однако преподавательский состав с завидным постоянством ежегодно доверял бразды правления в Академии именно Кокоринову, поскольку тот зарекомендовал себя как первоклассный управленец.
Александр Филиппович допустил роковой просчет, неправильно оценив стоимость постройки здания, она была значительно ниже реальной. Сроки тоже были рекордными – 4 года. Никакими стахановскими усилиями в такие рамки было не вписаться, к тому же финансирование было крайне нерегулярным, Россия вела войну с Турцией и казна, соответственно, пустела.
Все это изрядно отравляло жизнь Кокоринову. После финансовой проверки его обвинили в растрате казенных средств, что серьезно подорвало его репутацию и крайне негативно сказалось на перспективах его дочери, которая ходила в невестах. И вот тут появляется жуткая история о том, что зодчий повесился на чердаке Академии. Эту информацию можно встретить даже у Брокгауза.
Тема суицида весьма популярна у собирателей баек. Существует рассказ о повесившемся строителе в Смольном соборе, этим, мол, и объясняется то, что там никогда не велись службы. Но помимо слухов есть еще и документы. Один из них – ведомость Симеоновской церкви, где была найдена запись: «Академик худож. Ректор Александр Филиппович Кокоринов, 47 лет, водяной болезнию болен был два месяца, исповедан и приобщен в Симеоновской церкви иереем Иоанном Николаевым». После чего зодчего похоронили на Сампсониевском кладбище. Русская православная церковь самоубийц не исповедает и не причащает. Поэтому рассказ о повесившемся архитекторе – это всего лишь трогательная и душещипательная легенда, и не более.
После смерти Кокоринова было проведено еще одно расследование, которое доказало его невиновность. Но зодчему от этого уже было не тепло, ни холодно.