Текстовая версия выпуска
Невский: улица проституток всех мастей
Сегодня мы поговорим о доме №55 и о том, каким была эта часть Невского во второй половине XIX в. и в начале века XX. А была она променадом для камелий самых разных категорий, которые пытались закадрить очередного клиента. И в качестве доказательств я представлю не отрывки из бульварных газет, а цитаты из воспоминаний поэтов, художников и простых бытописателей.
Невский 55
Это строение – новодел. Некогда стоявший здесь дом снесли и построили новое здание, стилизованное под оригинал. А в середине XIX века оно принадлежало Федулу Громову, который сам себя выкупил из рабского состояния и преуспел в деле коммерции: настолько удачно торговал лесоматериалами, что даже обзавелся домом на Невском проспекте. Есть его портрет, где он изображен с двумя золотыми медалями с профилями императора Александра и его брата Николая. Это награды за Отечественную войну 1812. Но Громов не воевал. Каким образом у него на шее оказались эти знаки отличия? Все очень просто. Их мог заслужить не только вояка, но и, «купцов, мещан и крестьян за пожалования в пользу казны и разные услуги правительству оказанные», как было сказано в уставе медали «За усердие». А вторая медаль с Николаем называлась «За полезное» и награждались ею «разные слои населении за особые заслуги перед государством в области промышленности, торговли и сельского хозяйства, а также за крупные пожертвования в казну».
Была даже особая медалька для купцов за пожертвования на военные нужды в 1812 году. На ней изображено «Всевидящее око», кстати, один из масонских знаков. И такая медалька тоже висит на груди купца Громова.
Что же представляла собой эта часть Невского, когда домом владел Федул Громов, а затем, уже в конце XIX в. другой купец Тряничев. Вот выдержка из полицейской хроники второй половины XIX в.: «На углу Литейного достопочтенный господин Зак подвергся нападению со стороны двух женщин легкого поведения и мужчины, бывшего с ними. Отбиваясь тростью, нанес нападавшим телесные повреждения, за что доставлен в камеру мирового судьи; осужден на пять суток ареста». «У самых дверей ресторана «Новый Палкин» проститутка избила зонтиком скромно одетого гражданина за то, что тот отказался воспользоваться ее услугами».
Проблема в том, что отрезок от Литейного до Знаменской площади (ныне Восстания) отличался от фешенебельного Невского в районе Мойки и Морских улиц. Еще в первой половине XIX в. сюда забегали волки. Но гораздо страшнее были волки в котелках и с тросточками. Вот отрывок из книги «Милый старый Петербург» Пискарева и Урлаба.
«Поздно вечером, около одиннадцати, в начале двенадцатого часа, выползали на улицы города, как мыши из щелей, проститутки. В это время ни одна девушка из хорошей семьи, ни одна порядочная женщина не могли показаться на улицах столичного города без сопровождения мужчин, не рискуя быть оскорбленными вызывающим предложением со стороны гуляющих мужчин — искателей ночных приключений.
Были случаи, когда преследования нахальных мужчин побуждали испуганную женщину искать защиты у городового, стоявшего на посту. Однако полиция в таких случаях была очень снисходительна к нарушителю порядка и, вместо того, чтобы отправить его с дворником в полицейское управление, городовой говорил наставительно нарушителю порядка: “Нехорошо, господин, приставать к женщине. Оставьте ее в покое”. А обращаясь к женщине, ставил ей на вид: “Нехорошо, сударыня, в такой поздний час появляться на улице”. На этом и кончалась “помощь” городового беззащитной женщине. Выслушав наставления городового, нарушитель, особенно если он еще был под хмельком, бессвязно бормотал: “Да я так, да я ничего, да ведь я вижу…” И, направляясь в сторону, делал вид, что он больше не преследует эту женщину, а пройдя несколько шагов, опять начинал приставать к своей жертве. Защиты не было. Таковы были нравы столичного города».
Об этих же нравах пишет Владислав Ходасевич в сборнике «Некрополь», где речь заходит об Андрее Белом. У Белого был роман с Ниной Петровской, которая так же встречалась с Валерием Брюсовым. А Белого намечался, но не сложился роман с женой Александра Блока Любовью Менделеевой. В общем в этом любовном клубке они все метались между Москвой и Петербургом. Один из таких наездов в столицу Ходасевич и описывает.
«Однажды, после литературного сборища, на котором Бунин читал по рукописи новый рассказ заболевшего Куприна (это был "Изумруд"), я вышел на Невский. Возле Публичной Библиотеки пристала ко мне уличная женщина. Чтобы убить время, я предложил угостить ее ужином. Мы зашли в ресторанчик. На вопрос, как ее зовут, она ответила странно:
- Меня все зовут бедная Нина. Так зовите и вы.
Разговор не клеился. Бедная Нина, щупленькая брюнетка с коротким носиком, устало делала глазки и говорила, что ужас как любит мужчин, а я подумывал, как будет скучно от нее отделываться. Вдруг вошел Белый, возбужденный и не совсем трезвый. Он подсел к нам, и за бутылкою коньяку мы забыли о нашей собеседнице. Разговорились о Москве.
Белый, размягченный вином, признался мне в своих подозрениях о моей "провокации" в тот вечер, когда Брюсов читал у меня стихи. Мы объяснились, и прежний лед между нами был сломан. Ресторан между тем закрывали, и Белый меня повез в одно "совсем петербургское место", как он выразился. Мы приехали куда - то в конец Измайловского проспекта. То был низкосортный клуб. Необыкновенно почтенный мужчина с седыми баками, которого все звали полковником, нас встретил. Белый меня рекомендовал, и заплатив по трешнице, которая составляла вернейшую рекомендацию, мы вошли в залу. Приказчики и мелкие чиновники в пиджачках отплясывали кадриль с девицами, одетыми (или раздетыми) цыганками и наядами. Потом присуждались премии за лучшие костюмы - вышел небольшой скандал, кого - то обидели, кто - то ругался. Мы спросили вина и просидели в "совсем петербургском месте" до рыжего петербургского рассвета. Расставаясь, условились пообедать в ,,Вене" с Ниной Петровской.
Обед вышел мрачный и молчаливый. Я сказал:
- Нина, в вашей тарелке, кажется, больше слез, чем супа.
Она подняла голову и ответила:
- Меня надо звать бедная Нина. Мы с Белым переглянулись - о женщине с Невского Нина ничего не знала. В те времена такие совпадения для нас много значили».
Хочется, конечно, поиронизировать, что публичная женщина пристала к Ходасевичу у Публичной библиотеки. Но не будем, поскольку главным средоточием публичных женщин, как уже было сказано, являлся отрезок Невского от Литейного проспекта до Московского вокзала.
Еще одно свидетельство нравов столицы мы находим в книге Пызина и Засова «Повседневная жизнь Петербурга на рубеже XIX— XX веков; Записки очевидцев»
«Позднее появлялись проститутки. Более высокая категория их сидела по кафе — Андреева, «Ампир», «Рейтер» и др. В 11 часов кафе закрывались, и вся эта публика высыпала на улицу. К этому времени приличные женщины не считали для себя возможным появляться на Невском без сопровождения мужчины. Они могли услышать от прохожих разного рода предложения и даже подвергнуться преследованию. Приходится признать правдой горькие рассказы о «гримасах и язвах» большого города: девушки легкого поведения смело заговаривали с мужчинами из опасения остаться без заработка, который они были обязаны почти целиком принести своим «хозяйкам», содержательницам соответствующих заведений, или своему жестокому, безжалостному возлюбленному. Мы не будем останавливаться на нравах публики вечернего и ночного Невского. Эта страшная и печальная картина не под силу нашему перу, ведь есть непревзойденная «Яма» Куприна. Скажем только, как спасались такие девушки от преследования полицейских. С умоляющим взором они брали первого попавшегося мужчину под руку и срывающимся голосом шептали: «Ради Бога, пойдемте вместе, скажите, что я ваша знакомая, а то меня заберут»».
Заметим, что кафе Андреева, это то самое кафе напротив Гостиного двора, где Перовская собрала своих бомбометальщиков перед финальным покушением на Александра II.
Ну и закончим еще одной цитатой, на этот раз из книги художника Григорьева: «В девять часов закрывались магазины, но проспект не темнел: в целях рекламы освещенные витрины горели до полуночи. Постепенно к гуляющим начинали примешиваться проститутки, сутенеры, компании подростков хулиганского вида с манерами парижских апашей из последнего кинобоевика. Чем ближе к вокзалу, тем больше пьяных, вспыхивают скандалы, свистят дворники, собирается толпа. К полуночи, кроме разгульной публики, никого нет. Гаснут витрины, огни в окнах, горят только фонари. Выходят на „работу“ самые низкопробные девки, скверно бранятся хриплыми голосами. Народ редеет. К трем часам все пустеет, только кое-где продолжают шататься компании самых отчаянных гуляк. Фонари тушат. Невский затихает до утра».