Текстовая версия выпуска
Невский: Буренин кусает собаку, Тютчев против Сперанского, армяне любят Екатерину II
Сегодня мы узнаем, что такое расстегай и до чего пошлое происхождение у этого названия, прочитаем газетное объявление, рекламирующее Достоевского, процитируем эпиграмму на одного из самых злостных критиков конца XIX в. Буренина. Мы выясним как Лазарян стал Лазаревым и с помощью алмаза добился у императрицы разрешения на постройку армянской церкви на Невском проспекте по проекту Юрия Фельтена. Ну и конечно же мы узнаем, что Тютчев запрещал некоторую иностранную литературу, а Сперанский пытался понять Россию умом, чего делать не стоило.
Невский 40
Вы когда-нибудь ели расстегай? Это пирог, обычно с рыбой и с отверстием наверху, через которое видно начинку. Если верить собирателю баек Михаилу Пыляеву, то пирожки эти вошли в моду в 1807 году. Тогда в Москве цыганка с именем героя телепередачи «Спокойной ночи малыши» Степаша пела романс «Сарафанчик-растегайчик». В песне говорилось о том, как быстро может расстегиваться сарафанчик в некоторых случаях. Так что название у пирожка весьма скабрёзное.
Продукт этот пользовался особой популярностью во время поста, поскольку был из рыбы. В Питере его можно было отведать на Невском, 40 в кафе Иоганна Люция Излера. Он творчески подошел к процессу, который сейчас называется нейминг. Вот лишь некоторые названия его пирожков: «безопасные», «успокоительные», «на здоровье». Такое впечатление, что речь идет о товарах аптеки. Дальше больше: «без рыбы, но со вкусом», «с загадкой», «астрономические», «на всех правах пирога», «концертные», «в добрый час», и наконец «пчелка или что в рот, то спасибо». Местные аристократы называли эти пирожки «утренними», поскольку лакомились ими в первой половине дня.
Кафе было разделено на зоны для курящих и некурящих. Если верить газете «Северная пчела», целевой аудиторией заведения были холостяки. Для придания веса газета сообщала, что кафе «посещается людьми образованными, и вы можете услышать здесь толки о литературе, художестве и театре...» То есть приобщиться к кругу избранных. Все-таки издатель «Северной пчелы» Фаддей Булгарин был прекрасным копирайтером того времени. В его газете можно прочитать о том, как рекламировали «Петербургский сборник», где впервые был напечатан Достоевский:
«На Невском проспекте, в многолюдной кондитерской Излера, всенародно вывешено великолепно-картинное объявление о «Петербургском сборнике». На вершине сего отлично расписанного яркими цветами объявления, по сторонам какого-то бюста, красуются, спиною друг к другу, большие фигуры Макара Алексеевича Девушкина и Варвары Алексеевны Доброселовой, героя и героини романа г. Достоевского „Бедные люди". Один пишет на коленах, другая читает письма, услаждавшие их горести. Нет сомнения, что подвигнутый этим картинным объявлением «Петербургский сборник» воспользуется успехом, отнятым у него покамест завистью и несправедливостью» (Северная пчела. 1846. 1 марта. № 48. С. 191).
Теперь взглянем на дореволюционную фотографию и увидим, что над окнами второго этажа тянется реклама газеты «Новое время», издававшаяся Алексеем Сувориным. Салтыков-Щедрин называл ее «Чего изволите?», поскольку начав, как умеренно-либеральная она в итоге превратилась в реакционную.
В одном из писем к Суворину Антон Палыч Чехов пишет, что он мечтал бы работать ровно, как пульс Буренина. Виктор Петрович Буренин был звездой «Нового времени», одиозным критиком, печатавшимся так же под псевдонимами Владимир Монументов и Хуздозад Цередринов. Его коллега Дмитрий Минаев посвятил ему следующую эпиграмму:
По Невскому бежит собака,
За ней Буренин, тих и мил…
Городовой, смотри, однако,
Чтоб он её не укусил!
Буренин мог укусить, да еще как. Историк Александр Яблоновский называл его «старейшим порнографом», поэт Александр Блок «корифеем газетной брани». Всеволод Крестовский, роман которого «Петербургские трущобы» я цитировал во время рассказа о Сенной площади, вызвал Буренина на дуэль, но тот вызов не принял, о чем мы можем прочитать у Козьмы Пруткова:
Не дерись на дуэли, если жизнь дорога.
Откажись, как Буренин, и ругай врага.
Меж тем Корней Чуковский заметил: «Говоря беспристрастно, это был один из самых даровитых писателей правого лагеря». Да, журналисты, прислужники власти, никогда не пользовались успехом у либеральной общественности. Зато рядовые читатели потребляли буренинские фельетоны с таким же аппетитом, как некогда посетители кафе Излера его фирменные пирожки.
Невский 40 а
Благодаря массовой бомбардировке СМИ, простой обыватель зачастую воспринимает жителей южных республик СССР как исламистов. Но не стоит забывать, что в Грузии, Абхазии, Осетии доминирующей религией является православие. И уж, конечно, в Армении. Это крайне важно, поскольку в царские времена главную роль играла не национальность, а вероисповедание. Именно поэтому Екатерина II позволила на территории малой императорской конюшни построить Армянскую апостольскую церковь. Благодарные армяне осветили ее в честь святой Екатерины.
Паровозом всей истории был Ованес Лазарян, именовавшийся в Петербурге Иваном Лазаревым. Успешный торговец, который смог сделать участниками своих бизнес-процессов высокопоставленных господ, да еще каких: Орловы, Потемкин, Воронцов, Безбородко, наконец. И вот Лазарев-Лазарян покупает у мужа своей тетки алмаз и перепродает его Григорию Орлову, а тот преподносит Екатерине II. По другой версии Лазареву удалось купить только долю во владении алмазом, и он искал покупателя на вторую половину. Им стала сама императрица, которая позволила своему бывшему фавориту Григорию преподнести ей камень от его имени и как бы им купленный.
Екатерина любила устраивать такие спектакли со своими ухажерами, мы это увидим на примере Аничкова дворца. Известно, что она обожала драгоценные камни, в карты играла не на деньги, а на брильянты. Поэтому заполучив алмаз-гигант, она не могла не отблагодарить человека, который его продал. Лазареву пожаловали дворянский титул. Поскольку строительство церкви было уже в самом разгаре, Лазарев решил возвести по соседству доходные дома. Удивительное дело, но в отличие от комплексов у кирхи и у костела, которые мы проходили на Невском, здесь впоследствии надстроили всего один этаж всего лишь у одного дома.
Церковь возведена по проекту Георга Фридриха Фельтена, так же как и Лазарян, имевшего русскую интерпретацию своего имени – Юрий Матвеевич. Его отец был троюродным братом Иогана Фельтена – обер-кухмейстера, а проще говоря, повара Петра I. Именно Юрий Матвеевич Фельтен сменил Растрелли на посту главного архитектора Канцелярии от строений, сейчас бы его назвали комитетом по градостроительству и архитектуре. Растрелли уволила Екатерина II, которая мало того что решила сменить барокко на классицизм, так еще и обустроить наконец город, сделать его достойным звания столицы Российской империи. Выполнение этой задачи она взвалила на плечи Юрия Фельтена. Именно поэтому в створе домов 40 и 42 мы видим классический портик – архитектурный символ эпохи Екатерины II, а затем и Александра I и отчасти даже Николая I.
В Петербурге найдется немного храмов, а уж тем более православных с одним куполом. Армянская церковь – редкий пример, однокупольная система был фирменным знаком Фельтена. По такому принципу возведены церкви Святой Анны на Кирочной, где некогда был рок-клуб, и Святой Екатерины на Большом проспекте В.О. Ну и что бы вы четко понимали, кто такой Фельтен, следует сказать, что по проекту его и зодчего Егорова была изготовлена архитектурная жемчужина Петербурга – северная решетка Летнего сада.
Невский 42
Есть всем известные слова, но мало кто помнит их авторов. Например, «Очи черные, очи страстные». Написал их Евгений Гребенка – старший брат весьма известного в Петербурге архитектора. Еще одна цитата: «Никто не забыт, ничто не забыто». Это блокадная мадонна – Ольга Бергольц. Наконец, квинтэссенция нашего характера – «Умом Россию не понять». Автор – Федор Иванович Тютчев.
Прямо под балконом на уровне второго этажа висит мемориальная доска, прочитав которую мы узнаем, что поэт жил в этом доме с 1854 по 1872 год, то есть в самом конце своей жизни. Он был хорошо знаком не только с семьей Лазарева, но и с Абамелековыми, и Деляновыми, поэтому неудивительно, что семейство Тютчевых поселилось в доме при армянской церкви. Тютчев вообще-то современник Пушкина, однако при жизни Александра Сергеевича он не был известен как поэт. Он был, прежде всего, дипломатом, и больше двадцати лет провел за пределами России, вернувшись только в 1844 году. А вот с 1858 года, в течение 15 лет вплоть до самой смерти, как раз в то время, когда он жил в доме №42 по Невскому проспекту, Федор Иванович был председателем Комитета иностранной цензуры.
Вот вы сейчас заходите в интернет и можете почитать английского автора, послушать американского певца, посмотреть видео французского рэпера. А в первой половине XIX века, когда единственным доступным источником информации, помимо сплетен, был печатный лист, фильтры цензуры не пропускали ничего без надлежащего одобрения.
«Заграничные книги, присылаемые кому бы то ни было в Россию, представляются в запломбированном ящике, тюке или ином виде куда следует и не иначе возвращаются, как по разрешении Министерства внутренних дел».
Вот этим-то процессом контроля и руководил Федор Иванович Тютчев, великий русский поэт и одновременно цензор. Такие вот совпадения.
Buena Esperanza. Добрая надежда. Имя корабля. Географическое название – Мыс доброй надежды. Наконец, человек. Esperanza – Сперанский. Это даже не его родная фамилия, отца величали Михаил Третьяков. Сперанским его назвали в семинарии, как подающего надежды. Увы, в глазах многих эти надежды не оправдались.
Поповский сын, выскочка, стал приближенным императора Александра I, и попытался, о ужас, заставить чиновников работать и пройти переаттестацию. Ибо, как он разумно полагал, в госаппарате должны были служить люди только с высшим образованием. Но, pardon, когда это в России чиновники обязаны были работать? Бюрократы не простили Сперанскому посягательств на свои привилегии. А еще было известно, что он готовит проект конституции! Государственная дума! Данное словосочетание ввел именно Сперанский. Перед самой войной 12-года его выслали из столицы. А ведь Наполеон в шутку предлагал царю обменять этого специалиста на какое-нибудь королевство, поскольку высоко ценил его способности.
Сперанский был пензенским губернатором, затем наводил порядок в Сибири, пока ему не было дозволено вернуться в Петербург. Как раз тогда он поселился здесь на Невском 42. Бывший патрон Александр I принял его весьма холодно. Впереди было восстание декабристов, которые прочили Сперанского в президенты российской республики. Но именно этому несостоявшемуся президенту выпала незавидная участь войти в состав Верховного суда над бунтовщиками. Когда выносили приговор, Сперанский плакал. Но ничего поделать не мог. Добрые надежды не оправдались. Впереди была жандармская эпоха Николая I, который, кстати, нашел общий язык со Сперанским, и даже поручил ему одно большое дело, с которым тот блестяще справился. Но это уже другая история, которая, увы, не реабилитировала Сперанского в глазах многих современников, да и потомков.
«Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего-нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский».
Как видите, даже в романе «Война и мир» показан крайне непритягательный образ этого государственного деятеля. Вся его проблема была в том, что он как раз таки пытался понять Россию умом. Именно это имел в виду историк Ключевский, написавший, что Сперанский, приступив к перестройке русского государственного порядка, «взглянул на наше отечество, как на грифельную доску, на которой можно чертить какие угодно математически правильные политические построения». Не надо измерять нашу страну общим аршином. Не работает.