Халтура Некрасова, купцы против Думы, террорист Котик ест мороженое

Халтура Некрасова, купцы против Думы, террорист Котик ест мороженое

Сегодня я расскажу про убийство шефа жандармов Мезенцова и купеческий быт. Мы узнаем, как настырно пытались застроить широкий тротуар перед Гостиным двором. Прочитаем откровенно рекламное стихотворение Некрасова, которое нельзя отнести к разряду шедевров. Выясним, в каком кафе встречались террористы перед покушением на Александра II и удивимся их хладнокровию: один спокойно ел мороженое, другой потреблял колбасу, запивая красным вином. И конечно, речь пойдет о таких архитекторах как Руска, Вален Деламот и Лялевич.

Портик Руска

Грязный ручей, который протекал некогда в этом непролазном болоте, называли Глухим протоком. Проток засыпали. Он напомнил о себе уже в ХХ веке, когда на него наткнулись при прокладке линии метро.
Линию Гостиного двора, тянущуюся вдоль Думской улицы, некогда называли Суровской. Суровские, а точнее сурожские товары привозили из города Сурож, ныне Судак. Это были в основном принадлежности дамского туалета: кружева из хлопка, ленты из шелка, вообще те товары, которые назвались «прикладом» и покупались модистками и портнихами. Напротив построили так называемый Бабий ряд: торговлю здесь вели преимущественно женщины. К концу XIX в. гостинодворские купцы скинулись и построили галерею, где в некоторых лавках торговали птичьим пухом. Это был востребованный товар. Полиэстера не существовало, одеяла, подушки и главный элемент лежбища – толстенные матрасы, называемые перинами, набивали перьями и пухом. Именно поэтому здание было названо Перинными рядами.
Дабы облагородить торец этих рядов в начале XIX века был построен портик. Редкий пример в нашей архитектуре, когда портик является не частью здания, а самим зданием. Колонны ничем не украшены, это самый строгий вид ордера, называемый дорическим.
Спустя еще полвека на пятачке перед портиком была возведена часовня по проекту Алексея Горностаева, того самого, который перестраивал особняк Шишмарева на Невском, 3. Сюда каждый день на утреннюю службу приходил шеф жандармов Николай Мезенцов. 4 августа 1878 года, он в последний раз в своей жизни помолился в этой часовенке, ибо по дороге домой был зарезан народовольцем Кравчинским. Это случилось в девятом часу утра на площади Искусств в паре минут ходьбы отсюда.
О том, какая атмосфера была здесь в былые времена, можно узнать из романа «Ледяной дом» Ивана Лажечникова.
«Только к концу большой прешпективы, около Гостиного двора, русский торговый дух оживляет ее. Бойкие сидельцы, при появлении каждого прохожего, скинув шапку и вытянув руку, будто загоняют цыплят, отряхнув свою масленую головку, остриженную в кружок, клохчут, лают, выпевают, вычитывают длинный список товаров, вертят калейдоскоп своих приветствий, встречают и провожают этим гамом, как докучливые шавки, пока потеряют прохожего из виду. “Что вам угодно? Барыня, сударыня, пожалуйте сюда! Что покупаете? Господин честной, милости просим! Что потребно? Железо, мед, платки, бархат, парча, деготь, бумага!.. Образа променивать!.. Меха сибирские! Икра астраханская! Сафьян казанский! Ко мне, сударыня, у меня товар лучший! — Не слушайте, он врет… у меня… — Ей богу, уступлю за бесценок… с убытком, только для почину… с легкой руки вашей…” И готовы разорвать прохожего. А вздумай он войти в лавку, так продавец в убыток запросит с него в пять раз дороже, чего товар стоит. Жеманные барыни в разноцветных бархатных шубах, в платочке, обвязавшем по-русски голову, причесанную по-немецки, с большими муфтами, расхаживают по рядам, как павы, и бранятся с купцами, как матросы. Разрумяненные купчихи в парчовых кокошниках и полушубках чинно кивают, как глиняные кошечки, не шевеля своего туловища и едва процеживая сквозь зубы свои требования. Кое где важный господин в медвежьей шубе и, наперекор северной природе, в треугольной шляпе, венчающей парик, очищает себе натуральною тростью дорогу между стаей докучливых сидельцев. Воловьи и подъезжие извозчики то и дело шныряют около Гостиного двора с отзывом татарских времен: пади! пади! Там кричат: «блины горячи!», «здесь сбитень!», «тут папушники!», бубенчики звонко говорят на лошадях; мерно гремят полосы железа, воркуют тысячи голубей, которых русское православие питает и лелеет, как священную птицу; рукавицы похлопывают; мороз сипит под санями, скрипит под ногой. Везде движение, говор, гам, бряцанье».

Гостиный двор

Сегодня вы можете обойти весь Гостиный двор по внутренним галереям. Изначально каждая арка была отдельной лавкой. Весь торговый комплекс был построен из камня и железа, никаких досок, никаких деревянных перекрытий. В самом центре был выкопан огромный пруд. Лавки не отапливались. Было запрещено зажигать свечи. Как они там торговали в темноте да холоде остается загадкой. Все пожарного страха ради. Даже самовар не поставить. Окрестные трактиры делали неплохие деньги на кипятке, за которым купцы посылали своих приказчиков, чтобы сделать чаю. Долгое время шла речь о проводке газового освещения, но некоторые торговцы на Суровской линии возражали, что от него шелковые товары совершенно портятся. Когда газ все-таки провели, то один поэт разразился следующей тирадой. И пока я буду ее читать, попробуйте-ка угадать, кто автор этих шедевральных строк.
Проехав мимо нашего
Гостиного двора,
Я чуть, задетый заживо,
Не закричал "ура!".
Бывало, день колотишься
На службе так и сяк,
А чуть домой воротишься,
Поешь - и день иссяк:
Нет входа в лавки русские!
Берешь жену и дочь
И едешь во французские,
Где грабят день и ночь.
Теперь - о восхищение
Для сердца и для глаз! -
В Гостином освещение:
Проводят в лавки газ!
Ликуй, всё человечество!
Решилось, в пользу дам,
Российское купечество
Сидеть по вечерам -
И газ распространяется
Скорехонько с тех пор:
Ну точно, (просвещается)
У нас Гостиный двор!
Этот опус принадлежит Некрасову. Голод не тетка, ради денег и не такой шлак напишешь.
Дмитрий Григорович запротоколировал слова поэта в своих литературных воспоминаниях:
«Когда, - говорил Некрасов, - я истратил все деньги и профессор, у которого я жил и готовился в университет, пригласил меня удалиться от него, я попал в критическое положение и стал пописывать забавные стишки для гостинодворцев». Действительно забавные. Ну а как их еще назвать? Это вам не «Однажды в студеную зимнюю пору».
Помимо церквей Гостиный двор одно из немногих зданий на Невском проспекте, которое возведено с отступом от красной линии. Аничков дворец не в счет, поскольку он изначально был ориентирован на Фонтанку. Отступ нужен был, чтобы подвозить товар, дабы не происходило скопления транспорта на Невском. Согласитесь, здесь приятно прогуляться, нет ощущения тротуарной замкнутости. Однако на этот участок постоянно зарились желающие организовать сверхприбыльный бизнес.
В январе 1843 года предприниматель по фамилии Башуцкий выступил с идеей застроить это «порожнее место», как он его назвал, двухэтажным зданием с 64 магазинами. Аркады Гостиного двора хотели сломать, и соединить два здания чугунными перекрытиями, получив таким образом длинный пассаж. Николай I этот проект не отверг и указал рассмотреть его во всех подробностях, но рассмотрение затянулось и, слава Богу, закончилось ничем.
В 1853 году уже некий поручик Нелидов предложил на свои собственные деньги застроить «порожнюю землю». Хитроумные купцы отыскали указ от 1758 года, в котором было сказано, что участок этот оставлен специально для подвоза товаров, и есть собственность Гостиного двора. Таким образом мы до сих пор можем наслаждаться этим променадом.
Изначально Гостиный двор должен был возводиться по проекту Растрелли. Ну, во-первых, представьте себе торговое здание в виде Зимнего дворца, что мягко говоря, не функционально. Во-вторых, затея была дорогостоящей прежде всего из-за богатого декора. Купцы воспротивились, и тогда был принят более строгий проект Валена Деламота. Тем более что барокко уже вышло из моды, ему на смену пришел классицизм. «Понеже оной архитектор Деламот российского диалекта не разумеет, и оттого чинится в работах крайняя остановка. И для присмотру и принуждению в работах принуждены были призвать Ивана Захарова». Как видим, французу помогал русский мастер.
В таком классическом облике здание простояло больше века пока в 1885 году его не решили перестроить по проекту Альберта Бенуа. Зодчий облепил строение вычурными украшениями, возвел купол. Надо отдать должное некоторым купцам, например Ильиным, они пытались бороться за исторический облик Гостинки. Их высмеивали журналисты из «Петербургской газеты»:
Быть может, впрямь совсем отлично,
Что, Ильиным наперекор,
В грядущем примет вид приличный
Хоть с Невского Гостиный двор,
Но, изменив одну личину,
Как встарь оставив гнить нутро,
Не учат ли и вновь купчину
Сбывать отбросы за добро?
Александр III в свойственной ему манере, наложил резолюцию на ходатайство градоначальника по этому поводу: «мне все равно, как они хотят, пусть так и делают». Они и сделали. В таком французско-ренессансном виде Гостиный двор простоял до окончания Второй мировой войны. После нее произвели тотальную реконструкцию, все лавки соединили внутренними галереями, вместо 178 магазинов в 364 отсеках появились сквозные анфилады. А фасаду вернули прежний классический облик.

Невский 44

Прежде чем возвести дом Мертенса, который мы уже миновали на Невском проспекте, архитектор Мариан Лялевич принял участие в постройке многих зданий, например для Сибирского торгового банка по проекту Бориса Гиршовича. Одно время здесь на самом верху красовалась надпись «Норд». «Норд» - это известная кондитерская, которую в пятидесятых годах прошлого века на волне борьбы с космополитизмом переименовали в «Север». Тогда вообще переиначили многие названия. Салат «Оливье» окрестили «Столичным», французскую булку – городским батоном. «Север» - это еще и легендарный торт, который был придуман технологом Викторией Татарской. «Мишки на севере» - это отсюда.
До того момента, как Гиршович с Лялевичем возвели здесь это здание в стиле неоклассицизм, модерн уже у всех в печенках сидел, тут располагался другой дом и другой банк – Московский купеческий. А на первом этаже располагалось кафе. И это кафе вошло в историю убийства Александра II, потому что именно здесь, прежде чем выйти на Екатерининский канал, Софья Перовская встретилась с «братцами». Так она называла своих подельников.
Многие краеведы утверждают, что свидание это состоялось на Невском 6. Я не любитель брюзжать по поводу таких подробностей, но здесь позволю себе уточнение. Во-первых, Перовская знала, что царь поедет либо по Малой Садовой, где ждала бомба, заложенная под тротуаром, либо по набережной Екатерининского канала. Нужно было находится поблизости, вряд ли бы она поперлась со всей честной компанией в начало Невского. Особенно учитывая тот факт, что террористы носили с собой бомбы, которые взрывались, стоило их только уронить или даже хорошенько встряхнуть. Не особо-то разгуляешься с такой ношей. А во-вторых есть воспоминания Аркадия Владимировича Тыркова, свидетеля событий.
«Прежде чем отправиться на канал, она, Рысаков и Гриневицкий сидели в кондитерской Андреева, помещавшейся на Невском против Гостиного двора, в подвальном этаже, и ждали момента, когда пора будет выходить. Один только Гриневицкий мог спокойно съесть поданную ему порцию. Из кондитерской они пошли врозь и опять встретились уже на канале. Там, проходя мимо Перовской, уже по направлению к роковому месту, он тихонько улыбнулся ей чуть заметной улыбкой. Он не проявил ни тени страха или волнения и шел на смерть с совершенно спокойной душой».
Выделим то, что кондитерская помещалась напротив Гостиного двора, то есть именно здесь, на этом месте. А еще отметим с каким спокойствием Гриневицкий по кличке Котик отправился совершать террористический акт. Он даже полакомился в кафе. Стальные нервы.
В этот же день другой человек, который должен был в трехстах метрах отсюда на Малой Садовой сомкнуть провода и взорвать царя вместе с собой, точно так же спокойно ел. Вот как описывает это Вера Фигнер. Хочу напомнить, что лавка Кобозевых – сырная лавка, откуда сделали подкоп, чтобы заложить мину; Богданович и Якимова – народовольцы, разыгрывавшие из себя купцов, владельцев лавки.
«По распоряжению Комитета, 1 марта я должна была остаться до двух часов дня дома, для приема Кобозевых, так как Богданович должен был выйти из магазина за час до проезда государя, а Якимова — после сигнала (который она должна была дать), что царь показался на Невском; сомкнуть же электрический ток должно было третье лицо, которое могло выйти из лавки в качестве постороннего человека в том случае, если бы ему не было суждено погибнуть под развалинами от взрыва, произведенного его рукой. То был Михаил Фроленко.

В 10-м часу он пришел ко мне. Я с удивлением увидела, что из принесенного свертка он вынимает колбасу и бутылку красного вина и ставит на стол, приготовляясь закусывать. В том возбужденном состоянии, в каком я находилась после нашего решения и бессонной ночи, проведенной в приготовлениях, мне казалось, что ни есть, ни пить невозможно. “Что это?” — почти с ужасом спросила я, видя материалистические намерения человека, обреченного почти на верную смерть под развалинами от взрыва. “Я должен быть в полном обладании сил”, — спокойно ответил товарищ и невозмутимо принялся за еду. Пред этим отсутствием мысли о возможной гибели, пред этим единственным помышлением, что для выполнения взятой на себя обязанности надо быть в полном обладании сил, — я могла лишь безмолвно преклониться».
Фроленко остался жив. А вот Гриневицкий, Рысаков и Перовская из кондитерской Андреева на Невском, 44 отправились на верную смерть. К сожалению, им удалось прихватить с собой в потусторонний мир и Александра II.