Крокодил Достоевского, конец Растрелли и конституции

Крокодил Достоевского, конец Растрелли и конституции

Сегодня мы поговорим о шведском портном, делавшим из пузатых мужчин атлетов, и печальной судьбе архитектора Растрелли. Мы увидим, как зодчий Леонтий Бенуа учел возможность размещения наружной рекламы на своем доме. Мы побываем в Пассаже, где крокодил съел одного из героев Достоевского. Дойдем до Садовой улицы, где я расскажу о печальных событиях июля 1917 года. Именно здесь пришел конец конституционному правлению России.

Невский, 46

Нет такого понятия «строгое барокко». Есть «строгий классицизм». В этом суть перемены в градостроительной концепции после смерти Елизаветы Петровны, когда на трон взошла Екатерина II. Не нравились ей барочные финтифшюшки. Хотелось чего-то менее вычурного. Поэтому главный на тот момент архитектор Франческо Бартоломео Растрелли оказался не у дел, и был вынужден покинуть Россию в поисках хлеба насущного. Перед отъездом он жил в доме, который некогда стоял на этом месте. И вот 2 августа 1762 года в газете «Санкт-Петербургские ведомости» появляется объявление: «Граф Растрелли с фамилиею своею (то есть, со своею семьею) едет отсюда на некоторое время в свое отечество; и имеющие до него какое дело явиться могут в дом его, что на Невской першпективе против Гостиного двора».
Подобного рода объявление – это не прощальный привет городу. Это исполнение обязанности, возложенной на любого, кто покидает пределы России. Вопрос: почему? Ответ крайне простой: оповестить кредиторов, дабы вы не свинтили из империи, не расплатившись с долгами. Вот и пришлось зодчему Растрелли заявить в печати о своем отъезде.
Потом он вернулся. Но ненадолго. Будучи уволенным со всех постов, он окончательно распрощался с Россией и вот ведь судьба-злодейка: мы до сих пор точно не знаем, где и когда умер этот гениальный мастер.
Теперь о делах не таких давних. Сейчас, чтобы убрать живот, вам нужно пыхтеть в тренажерном зале. До революции коррекция вашего тела осуществлялась портными. Особенно это было актуально для офицеров, многие из которых бухали как черти и ели от пуза. Со временем их фигуры теряли прежнюю стройность.
Одним из волшебников нитки и иголки был русский швед Николай Иванович Норденштрем, ателье которого располагалось на Невском, 46. Шведы вообще преуспели на почве кройки и шитья, отец архитектора Лидваля так же сделал на этом бизнес. Ибо военная офицерская форма стоила дорого, одна только тужурка, например, могла тянуть на 100 рублей. Великий князь Сергея Александрович, младший брат Александра III, за десять лет уплатил портному 14 500 руб. Здесь же чинилась форма Николая II. Ее приходилось перешивать, поскольку с 1903 года царь начал заметно прибавлять в весе.
Владимир Трубецкой, бравый кирасир, которому после революции пришлось работать тапером, писал в своих воспоминаниях:
«Ежедневно после учений я ездил в Петербург, где первым долгом посещал почтенного Норденштрема - знаменитого петербургского военного портного, одевавшего весь цвет гвардейских щеголей и в том числе и молодых "высочайших особ". Там я без конца примеривал офицерский колет, сюртуки, вицмундиры, пальто, николаевскую шинель, короткие и длинные рейтузы и чахчиры с лампасами для парада, для гостиных и для повседневной жизни.
В просторном, светлом и солидно обставленном ателье Норденштрема на Невском кипела работа нескольких опытнейших мастеров под зорким и неустанным наблюдением самого хозяина – сурового, важного и хромого тучного старика, справедливо считавшегося королем российских военных портных.
Дорого брал за свою работу старик Норденштрем, однако он был истинным художником в своем деле. Иные неказистые и неуклюжие фигуры, облекаясь в мундиры и сюртуки его работы, вдруг, как по волшебству, приобретали стройность, изящность и благородство осанки. Скроенные Норденштремом мундиры и пальто носили именно тот отпечаток строгого изящества и хорошего тона, который так выгодно отличал внешность столичных франтов от их провинциальных собратьев.
Когда в ателье Норденштрема я смотрел в огромное тройное трюмо, мне делалось удивительно радостно и вместе с тем как-то жутко при одной мысли, что тот стройный и в высшей степени элегантный гвардейский офицер в строгом черном сюртуке на белой шелковой подкладке, который глядел на меня из глубины зеркала, - не кто иной, как я сам, собственной своей персоной!»
Теперь, что касается нынешнего дома на Невском, 46, построенного в начале XX века.
В наше время размещение рекламы на улицах Петербурга строго регламентировано. До революции в эпоху недолгого расцвета российского капитализма, каждый лавочник выпендривался как мог. Невский проспект был похож на лоскутное одело. Фасады зданий были облеплены рекламными носителями, многие из которых совершенно выбивались из общего архитектурного контекста.
В самом начале ХХ в. Московский купеческий банк решил построить здесь доходный дом. Проект был заказан Леонтию Бенуа, с которым мы уже встречались на Невском, 11. Архитектор прекрасно понимал, что главными арендодателями станут ушлые коммерсанты. Взгляните на здание. Вы видите плашки над окнами? Где-то они черные, где-то в цвет фасада, выглядят как пустые рамки. Здесь должны были размещаться вывески контор. В то время Бенуа был, наверное, единственным зодчим, инкорпорировавшим рекламные вывески в свой проект. Что, согласитесь, весьма разумно.


Невский 48

Прошедшее время по-английски – past. По-французски – passé. Соответственно проход – passage. Такое название получили крытые галереи, первые ласточки цивилизованного шопинга, появившиеся в XIX в Европе и Северной Америке. Они защищали от непогоды, и были неплохо освещены, поскольку имели стеклянную крышу. Подобный торгово-развлекательный центр, где было бы место не только магазинам, но квартирам, и даже театру, вознамерился возвести на Невском, 48 русско-шведский граф Яков Иванович Эссен-Стенбок-Фермор. Предприятие обещалось быть успешным, граф предполагал пропилить дырку в уже имеющемся здании и, используя его стены, возвести крытую галерею. Дабы не тратится на существенные переделки, эту дырку планировалось сделать чуть сбоку. Но император Николай I, который мнил себя архитектором, поскольку с детства интересовался фортификацией и инженерным делом, приказал устроить галерею строго по центру здания. Это означало, что придется снести предыдущее строение и возвести пассаж фактически с нуля, что как понимаем, выливалось совсем в другие деньги. Граф Стенбок-Фермор понял, что попал. И это ощущение только усугубилось, когда выяснилось, что император хочет видеть здание помпезным. То есть добавлялись непредвиденные траты еще и на декор.
Дети называют этого архитектора Железякин. Поляк Рудольф Желязевич принимал участие в строительстве Николаевского вокзала, по его проекту возведено здание съезжего дома Коломенской части. Но, конечно, главной его постройкой в северной столице был Пассаж. В здании были чудеса чудес: водопровод – вода поступала из Фонтанки и качалась насосами, установленными прямо в Пассаже. В каждой квартире, которые располагались на третьем этаже, и в каждом магазине был установлен ватерклозет. Еще одно техническое новшество – газовое освещение, которое до этого использовалось в здании Главного штаба и больше нигде. Лавки в Гостином дворе, что напротив, были натуральным темным царством, купцы использовали свечи, газом тут и не пахло, в прямом и переносном смысле. Увы, все эти существенные бонусы не принесли коммерческой выгоды. Торговые площади не привлекали арендодателей, граф влез в долги, и хоть Николай I распорядился выдать ему сначала ссуду, затем избавил от налогов, Эссен-Стенбок-Фермор объявил себя банкротом и здание, прозванное в народе «туннелем», было выставлено на торги.
Тем не менее «Пассаж» не умер, со временем он таки стал притягательным местом для коммерсантов. И не только. Под «Пассажем» от Невского до Итальянской тянулось кафе. Днем сюда заглядывали биржевые спекулянты, а ближе к вечеру, о-ля-ля, как писал хроникер одной из газет: «Сюда стекаются “эти дамы” и кавалеры, нуждающиеся в их услугах. И до поздней ночи в подземелье стоит гул голосов, и в облаках табачного дыма и людских испарений носятся замученные лакеи. Кафе превращается в биржу продажной любви».
Но, конечно же, не только путанами был славен Пассаж. Здесь, например, был зверинец, и даже не один, и даже с такими представителями фауны, как аллигатор, который сожрал героя Достоевского.
«Сего тринадцатого января текущего шестьдесят пятого года, в половине первого пополудни, Елена Ивановна, супруга Ивана Матвеича, образованного друга моего, сослуживца и отчасти отдаленного родственника, пожелала посмотреть крокодила, показываемого за известную плату в Пассаже». Так начинается рассказ «Крокодил», написанный Федором Михайловичем как некое продолжение гротескной темы, заданной Гоголем в повести «Нос».
До начала нового века оставалось два года, когда в пассаже случился пожар. В это время всемирно известный банк «Лионский кредит» подыскивал помещение для своего российского филиала. Владельцы «Пассажа» договорились с банкирами, что те поселятся в здании, но за свой счет реконструируют фасад и помещения. Представители банка объявили конкурс на оформление входа с Невского проспекта. Его выиграл англичанин Ричард Боуэнс, предложивший оформить его в виде портика. Но вот проблема: данная конструкция выступала за красную линию, а это было запрещено. И тогда князь Барятинский, чья супруга владела тогда Пассажем, обратился непосредственно к министру внутренних дел Сипягину. И они договорились о следующем: колонны разберут, если они будут мешать прохожим. Колонны не помешали. И не мешают до сегодняшнего дня.

Невский 50

Угол Невского и Садовой улицы – это такой центральный перекресток, центральнее не бывает. Ну разве что угол Невского и Литейного можно добавить. Несложно догадаться, почему Садовая улица имеет такое название. В первой половине XVIII века она доходила только до Невской перспективы и упиралась в забор, за которым начинались сады. Первый Летний сад, второй Летний сад, третий Летний сад, где императрица Анна Иоанновна охотилась на кабанов и зайцев. Их туда специально завозили для этих целей.
Потом уже в начале XIX в. по проекту Карла Ивановича Росси улица была продолжена до Марсова поля, прорезая территорию бывших садов, в честь которых она была названа.
В июне 1917 года Временное правительство, дабы поднять свой престиж не только в армии, но и в народе, организовало наступление на фронте. Но дисциплина в войсках уже была расхлябана, солдаты попросту отказывались идти в атаку, поэтому наступление захлебнулось. А потом немцы совершили Тернопольский прорыв, и наши войска оказались, мягко говоря, в критической ситуации. Это послужило началом так называемого июльского кризиса. Министры, члены партии конституционных демократов, сокращенно кадеты, вышли из Временного правительства. Это был достойный поступок. Ведь что главное, сидеть долгое время в оппозиции к правящему режиму, всячески его критиковать с позиций либерализма, сковырнуть царя, получить власть и… вдруг понять, что как-то не работает. Конституционная демократия не спасает положение. А поэтому самое время свалить по-тихому. Но по-тихому не получилось.
3 июля в городе началась демонстрация. В советское время инициативу ее проведения приписывали, конечно же, товарищу Ленину и его партии. Хотя товарищ Ленин очень сомневался в целесообразности вооруженного выступления, ибо не был уверен в потенциальном успехе. Но не суть. 4 июля демонстранты двигались к центру города. Среди них много солдат, а у солдат, как известно, есть чем пострелять. У Временного правительства еще были верные войска. И поэтому с конституционной демократией было покончено в конкретный день в конкретном месте – на центральном перекрестке города.
Вот, что писала газета «Биржевые ведомости»: «Ровно в два часа дня, на углу Садовой и Невского, когда проходили вооруженные демонстранты и собравшаяся в значительном количестве публика спокойно смотрела на них, с правой стороны Садовой раздался оглушительный выстрел, вслед за которым началась стрельба пачками...»
Есть известный снимок, который сделал фотограф Карл Булла. Этот снимок можно назвать концом русской демократии. После 9 января 1905 года режим Николая II называли кровавым. Как в этом случае назвать режим Временного правительства? Не говоря уже о тех, кто пришел ему на смену.
А те, кто пришел ему на смену, назвали Садовую улицей 3 Июля в память о вышеописанных событиях. А Невский в честь Великой Октябрьской социалистической революции, проспектом 25 Октября. Вот тогда и родился анекдот о переходе с одной улицы на другую, длиною почти в полгода.
Как попасть с Садовой на Невский? Выйдете на улицу 3 Июля и придете на проспект 25 Октября.