Некрасов проигрывает в карты, Репин убивает сына Грозного

Некрасов проигрывает в карты, Репин убивает сына Грозного

Сегодня мы надолго остановимся у дома №84-86, где я расскажу о том, как поэт Некрасов потакал своей картежной страсти, и как его к этому подталкивал писатель Тургенев. Я поведаю вам о знаменитой картине Ильи Репина, и мы узнаем, как ее пытались запретить к показу. А заодно мы коснемся не очень красивого поведения художника во всем, что касается взаимоотношения с властью.


«Видите ли, я играю в карты; веду большую игру. В коммерческие игры я играю очень хорошо, так что вообще остаюсь в выигрыше. Но как наберется у меня столько, чтоб можно было начать играть в банк, не могу удержаться. Остаюсь ни с чем и принужден брать деньги из кассы журнала или у его кредиторов, чтоб опять поправиться».
Это Николай Некрасов рассказывает Николаю Чернышевскому о том, как он заимствует деньги на игру в карты из кассы журнала «Современник».
Азартные игры – настоящий бич русской литературы. Даже такой мастодонт, как Белинский не избежал картежной страсти. Авдотья Панаева вспоминала: «часов в десять, приходил к нам играть в преферанс, к которому очень пристрастился, сильно горячась за картами». Она же писала: «В начале 1870-х годов я видела Салтыкова играющим в карты у одних наших общих знакомых. Он точно так же болезненно был раздражителен, бросал карты и так бранил своего партнера, как будто тот совершил что-то ужасное».
Белинский, Салтыков-Щедрин, конечно же, Некрасов. Основные картежные баталии с его участием проходили в этом доме, где в то время размещался Английский клуб.
Он переехал сюда в 1869 году, когда домом владела Зинаида Николаевна Юсупова, которая по словам великого князя Александра Михайловича “мужественно переносила тяготы своего громадного состояния”.

Авдотья Панаева очень не хотела, чтобы Некрасов стал членом Английского клуба, понимая, как будет проводить там время Николай Алексеевич. Но Тургенев доказывал, что это необходимо, что Некрасову надо шлифоваться, то есть бывать в обществе. Таким образом он попадет в светские салоны, где есть светские дамы, источники вдохновения. «Получи я завтра наследство, я сейчас бы тебе дал десять тысяч на игру, - подзадоривал коллегу Иван Сергеевич. – От нашей паршивой литературы ждать, брат, нечего!».
И Некрасов потакал своей картежной страсти.
Жил да был Пиотровский Игнатий Антонович. Родом из дворян. Учился в Санкт-Петербургском университете. Сидел в Петропавловке за участие в студенческих волнениях. Кстати, печатался в «Современнике». И застрелился 18 марта 1862 года. Из Большой советской энциклопедии ничего более о нем мы не узнаем. А вот если верить Панаевой, причиной смерти Пиотровского были картежные дела Некрасова.
У Николая Алексеевича, как у любого серьезного игрока были свои приметы. Например, он считал, что потерпит неудачу, если выдаст гонорары своим журналистам в день, когда предстояла большая игра. Так, например, однажды Пиотровский выпросил у Некрасова денег, а вечером тот проиграл крупную сумму.
И вот буквально вскоре Игнатий Пиотровский снова попросил аванс, да еще написал, что если редактор «Современника» откажет, Пиотровский застрелится. Некрасов отказал. На следующий день Чернышевский принес новость о том, что Пиотровский покончил собой. Эта новость шокировала Николая Алексеевича, но не отвратила его от игры в карты. А они были причиной еще одного скандала, о котором пишет Панаева:
«Вскоре после отъезда Тургенева за границу в литературных кружках появились слухи о письме Огарева к Кавелину, в котором Некрасов обвинялся в том, что проиграл 30 тысяч денег, принадлежавших умершей жене Огарева. Никому не казалось странным, почему Огарев так долго молчал об этом; его жена умерла в начале 50-х гг., а он только теперь вдруг, ни с того ни с сего, нашел нужным огласить поступок Некрасова».
Достоевский не понимал картежников. «Как можно умному человеку просидеть даже десять минут за таким идиотским занятием, как карты!.. а он сидит по два и по три часа! - говорил он с каким-то озлоблением. - Право, ничем не отличишь общества чиновников от литераторов: то же тупоумное препровождение времени!» Ну мы-то знаем, что у Федора Михайловича была страсть еще более губительная – рулетка. Удивительно другое. В одном из своих писем Чехов составил условный хит-парад современного ему русского искусства. Достоевский не попал в число призеров. Первое место – Толстой. Второе – Чайковский. Третье – Репин.
С именем Репина связан и дом с двойным номером №84-86. 10 февраля 1885 года здесь открылась XIII передвижная выставка. Экспонировались картины Поленова, Шишкина, Васнецова, Крамского, Маковского. Но гвоздем программы стало эпическое полотно Репина – «Иван Грозный». Поскольку вы прекрасно знаете, о каком произведении искусства идет речь, то позвольте мне рассказать вам кое-какие занятные и неожиданные подробности.
Самое главное Репин, конечно же, не был свидетелем этой сцены. Он ее выдумал. Тем не менее, некоторые историки приводят его картину в качестве доказательства правдивости данного факта. Мол, реально Иван Грозный шарахнул сына своим жезлом. Я тут, кстати, выяснил, что в этом слове ударение падает на второй слог. Но самое интересное – это перипетии, связанные с цензурой, которые подробно описаны в книге Галины Прибульской «Репин в Петербурге». Собственно, позвольте мне процитировать то место в книге, где речь идет о выставке передвижников:

«Анфилада небольших зал заканчивается комнатой, где находится «Иван Грозный». С каждым днем выставка привлекает все больше и больше народу. Сплошным потоком поднимаются посетители по лестнице, направляются в залы и, конечно, идут туда, где висит картина Репина. Перед ней всегда толпа. Помещение уже не может вместить всех желающих. Толпа теснится на Невском проспекте перед входом... Чтобы установить порядок, пришлось вызвать конный наряд жандармов. Достаточно сказать, что количество зрителей этой выставки достигло цифры 44600 человек, превысив в два и даже в три раза число посетителей других выставок Товарищества.

На выставке разгорались страсти. Одни восхищены, другие негодуют. Люди спорят перед самой картиной, на лестнице, на улице... О ней говорят даже в тех кругах, которые ничего общего с искусством не имеют. Спорят о том, должен ли был художник запечатлеть такой момент на холсте, возмущаются обилием крови. Не было печатного органа, который не высказал бы своего мнения о картине. «Нужен ли в искусстве такой ужасный реализм? - спрашивает автор статьи в газете «Новости». - Не эстетическое чувство испытываете вы перед этой страшной по своему реализму картиной, а ужас и отвращение...» Журналисты не брезговали и фельетонами, в которых красочно описывалось, как зрители падают в обморок перед картиной. Но были и статьи, написанные более серьезно. Авторы их пытались проанализировать произведение, глубже разобраться в его достоинствах. Репина сравнивали с Достоевским по силе красок и смелости в обрисовке будничных деталей, глубокому психологическому анализу. Писали о высоком художественном наслаждении, которое доставляет картина: «Давно ни один из корифеев нашей живописи не оставлял в нас такого сильного, неотразимого и цельного впечатления...», «Репин превзошел самого себя... Это произведение положительно лучшее, что нам дали русские художники за последние годы...». «Эта картина не только шедевр нынешней выставки, вообще разнообразной... но один из шедевров вообще русской живописи. Ничего более сильного, страшно реального и смелого не создавал Репин», - читаем мы на страницах петербургских и московских газет.

Выставку посетил обер-прокурор святейшего Синода К.П.Победоносцев, имевший огромное влияние при дворе, вдохновитель политической реакции 80-х годов. Он сразу уловил идею картины. «Удивительное ныне художество, - сообщал он царю после посещения выставки, - без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения. Прежние картины того же художника Репина отличались этой наклонностью и были противны. Трудно понять, какой мыслью задается художник, рассказывая во всей реальности именно такие моменты. И к чему тут Иван Грозный? Кроме тенденции известного рода, не приберешь другого мотива». И завертелась цензурная машина: «Господину министру внутренних дел. Его императорское величество высочайше повелеть соизволил, чтобы находящаяся ныне на XIII передвижной выставке картина Репина «Иван Грозный»... по закрытии этой выставки ни в Москве и нигде более и ни под каким предлогом не была выставляема для публики или распространяема в публике какими-либо другими способами...» В свою очередь Главное управление по делам печати разослало 19 марта 1885 года свой циркуляр всем цензурным комитетам и цензорам, запрещающий воспроизводить картину Репина «Иван Грозный».
Пока шла переписка между двором и III отделением, выставка в Петербурге закончила работу, все картины были перевезены в Москву, и 1 апреля в помещении Училища живописи и ваяния среди экспонированных картин находился и «Иван Грозный». Сведения об этом в тот же день достигли Петербурга. Тотчас же в адрес генерал-губернатора Москвы отправляется телеграмма: «Москва. Генерал-губернатору. Государь император высочайше повелел картину Репина «Иван Грозный»... не допускать для выставок и вообще не дозволять к распространению. Посему соблаговолите Ваше Сиятельство сделать распоряжение о снятии означенной картины с открывшейся в Москве передвижной выставки». Естественно, высочайшее повеление было немедленно исполнено, и в Петербург полетела телеграмма, уведомляющая об этом. Картина была передана купившему ее П.М.Третьякову. Но местные власти не могут успокоиться: ведь картина в галерее у купца П.М.Третьякова и там ее могут видеть многочисленные посетители. Генерал-губернатор просит соответствующего разъяснения у III отделения. В ответ он получает телеграмму: «Запретить Третьякову помещать в его галерее картину и. взять с оного подписку в том, что он ни под каким предлогом не будет ни выставлять, ни распространять в публике сию картину».

Репин был бессилен что-либо сделать. Он мог только издали следить за всеми перипетиями судьбы своего детища. Понимая, что вмешательство его ни к чему не приведет, он писал Третьякову: «Я хотел было идти теперь к великому князю, но раздумал: другое дело, если бы с ним можно было поговорить откровенно, по душе, по-человечески, совершенно серьезно. Но что вы станете объяснять гвардейскому офицеру, никогда не мыслившему и имеющему свое особое миросозерцание, в котором нашей логике нет места. Бесполезно! Одна пустая трата драгоценного времени и еще порча крови...» Картина пролежала у Третьякова несколько месяцев, пока наконец благодаря хлопотам художника А.П.Боголюбова, не было получено разрешение Александра III вернуть ее в галерею. В июле она была водворена на место. История с картиной «Иван Грозный» послужила поводом для еще большего усиления цензуры в столице и провинции. Газете «Новости» 20 мая 1885 года было сделано строгое внушение за напечатание «неприличной» статьи В.В.Стасова о картине Репина. «При сем было объяснено ему (редактору), что если он еще раз осмелится выступить с одобрительными отзывами об означенной картине, утверждая, будто он не знал, - то это неуместное оправдание не оградит его от заслуженной кары». Газетам было вообще запрещено публиковать положительные отзывы о «Грозном», Даже через десять лет, в 1895 году, цензор запрещает репродуцирование картины в журнале «Нива», считая, что «едва ли задача таких журналов, как «Нива», популяризировать идеи о царском самосуде и зверской несдержанности».

В заключение хочу сказать, что Репин олицетворяет собой типичный пример либерального интеллигента того времени. С одной стороны он сочувствует революционерам, что видно во многих его работах, например «Не ждали», «Арест пропагандиста» или «Отказ от исповеди». Он терпеть не может Александра III, о чем мы поговорим на площади Восстания, где некогда стоял памятник этому царю. Тем не менее, он соглашается на создание картины «Александр III держит речь перед волостными старшинами». Заказ этот поступил в самый разгар работы над «Иваном Грозным» Даже советский искусствовед Галина Прибульская пишет, что Репина привлекло солидное вознаграждение. То есть, власть мы не принимаем, а деньги от нее принимаем. Знакомая картина, не правда ли. Кстати, если вы будете в Третьяковке, то обратите внимание на это полотно. Старшины написаны в репинской манере. Царь же с его семейством, как будто в фотошопе отретушированы: лица гладкие, как на обложке глянцевого журнала. Видать, Репин, очень стремился угодить царю и отработать гонорар. Чуковский в книге «Современники» цитирует письмо Репина Стасову. Речь здесь идет о Николае II:
«Как хорошо, что при своей гнусной, жадной, грабительской, разбойничьей натуре он все-таки настолько глуп, что авось скоро попадется в капкан... Ах, как надоело!.. Скоро ли рухнет эта вопиющая мерзость власти невежества?»
Что эта «мерзость» рухнет, у него никогда не было ни малейших сомнений. «Посмотрите — через год, два,— писал он Стасову за десять лет до Октябрьских дней,— какое молодое поколение выплывет на поверхность жизни!!! Какой свет разума засияет над нашей освобожденной Россией!»
Но над Россией засиял не свет разума. Репин отрицательно воспринял большевистский переворот, остался в Финляндии и даже написал картину «Быдло империализма». Гениальным был художником Репин. Только вот в мире политики вертелся как флюгер. Никакой II, конечно же, не самый выдающийся правитель России. Но это не значит, что его следует обзывать мерзостью и ждать краха империи. И раз уж Илья Ефимович оперировал такими словами как быдло, давайте уж и мы четко обозначим стиль его поведения – политическая проституция.